Оживление пропало, он обмяк в кресле. Я подождал, но, похоже, Хол и не собирался продолжать.
— Что случилось только что? Вы думали о том, что для вас мог бы означать развод, а затем вдруг внезапно провалились куда-то.
— О, ничего. Правда, ничего. Я просто прекрасно знаю, что это одни слова, просто болтаю языком. Не хочу строить из себя ребенка. Я не разведусь с Джун. Я не…
— Что не…?
— О, не знаю. Полагаю, я собирался сказать: «Не сделаю ни одной из тех вещей, о которых обычно мечтал».
— Например?
— Например, участвовать в какой-нибудь исследовательской экспедиции. Вы не знаете, что это моя тайная мечта? Да, я всегда воображал, что однажды буду настолько знаменит, что меня пригласят — или, по крайней мере, возьмут — в экспедицию в какое-нибудь фантастическое место, например, в верховья Амазонки, или к истокам Нила, или в какое-нибудь другое романтическое и потрясающее место. Знаете, я всегда думал, что увижу весь мир. Я имею в виду, что, читая о каких-то фантастических местах — о Тимбукту, Афганистане или Сингапуре — какой-то частью сознания я думал: «Однажды я буду там, я это увижу». А сейчас я знаю, что этого никогда не будет. Возможно, я не увижу ни одно из этих мест.
Хол остановился и, казалось, еще глубже погрузился в себя.
— Я не сделаю ничего из этого: не пересплю с сексуальной девушкой, не разведусь с Джун, не поеду в экспедицию, не напишу величайшую психологическую книгу, ничего.
— Звучит как разочарование.
— Нет, нет. Это не разочарование. Просто равнодушие. Просто так оно и есть. Нет смысла приукрашивать. Я просто старый осел с большими амбициями, у которого ничего нет. Я просто мечтаю. Я ничего не делаю; ни черта.
— Ничего. Вы ничего не делаете со своей жизнью.
— Да, это правда. Я просто сижу и ною.
Хол начинал злиться:
— Именно этого я и добивался.
— А время проходит.
— Да, черт возьми. Время просто уходит, а жизни нет. Какая у меня была жизнь? Я всегда мечтал, что сделаю столько всего: поеду в экспедицию, закручу потрясающий роман, напишу книги, заработаю кучу денег, все увижу, везде побываю… Одни мечты: я ничего не сделал, ничего, совсем ничего.
— Сколько вам лет, Хол? — Я пытался помочь ему добраться до медленно просыпающихся чувств.
— Сорок шесть! Сорок шесть, черт бы вас побрал. Вы прекрасно знаете. Мне сорок шесть. Черт знает сколько лет. Сорок шесть пропащих лет, в течение которых я пытался быть Богом. Сорок шесть лет, в течение которых не жил своей жизнью. Мне все еще двадцать один год или даже меньше. Я не готов к тому, чтобы быть сорокашестилетним! Я не готов к тому, чтобы быть человеком средних лет! Не готов быть старым. К черту! К черту! К черту!
Хол был в ярости, но я знал, что он очень страдает. Он сдерживался, становился беспокойным, пробуждаясь от своей апатии и ища пути для выхода своих чувств.
— Хол, чувства переполняют вас и…
— Черт! — крикнул он, перебивая меня. — Мне просто хочется орать, ругаться и…
— Так давайте.
— Ааа-а. — Он издал сдавленный крик.
— Вы сдерживаете себя.
Он снова попытался крикнуть, но звук получился какой-то усеченный.
— Вы держите все в себе, как и всегда, Хол.
— Ай-еее! — Это был скорее вопль, чем крик, но он раздался с необычной силой. — О, черт, это глупо, Джим.
— Опять! — настаивал я. — Нет, это не глупо. Оставайтесь со своим чувством.
Но на этот раз Хол смутился, и звук снова получился сдавленным.
— Вы душите себя, Хол. Точно так же, как делали это сорок шесть лет. Вы душите свою жизнь.
— Дерьмо! Дерьмо-о-о! — Внезапно он заорал так, что, хотя я и ожидал этого, был потрясен. Теперь он начал вопить во всю силу своих легких, и крики с каждым разом были все более звучными. Когда эти дикие крики вырывались из его горла, он обеими руками впивался в ручки кресла. Звуки были страшными, от них закладывало уши. Постепенно они, кажется, стали менее напряженными и трагичными, хотя и тогда мое горло откликалось на них сокращением мышц. Я обнаружил, что с каждым его криком наклоняюсь к нему, чувствуя, как будто звуки выходят из моих собственных легких. Я понял, что Хол кричит и за меня тоже, и начал вполголоса подвывать ему. Я почувствовал одновременно ужас и облегчение.
Не хочу быть пятидесятилетним. Не хочу, чтобы мои дети выросли, а я так и не почувствовал себя по-настоящему отцом. Я кричал вместе с Холом, а он смотрел на меня, и в его глазах стояли слезы. Не хочу тратить столько лет на то, чтобы прятать свое собственное Я, свои подлинные чувства лишь с тем, чтобы пытаться казаться таким, каким меня представляют. И мы с Холом кричали. Я сорвал себе голос, но чувствовал какую-то радость. И мы кричали. Слишком поздно, и мы кричали. Но еще не поздно, и мы кричали. Но слишком многое безвозвратно потеряно, и мы кричали, кричали, кричали.
Постепенно наши крики затихли, и мы оба заплакали. Мы сидели обессилевшие и странно умиротворенные. Каждый из нас оставался наедине с самим собой, и все же мы были вместе. После долгой паузы Хол прошептал:
— Ты тоже, Джим?
— Да, о да. — И мы оба снова заплакали.