Категорически ничего хорошего не происходило, и не надо быть великим мыслителем, чтобы это понять: всё лежало, как и неожиданный снег, на поверхности. Вот зима, которая пришла раньше времени; вот голод, который ожидаемо последовал за зимой и хворью; вот хворь, которая ожидаемо несла смерти, и слабость, и умирание дичи, и опасность даже съесть кусочек; вот очередные проблемы, которые волки устраивают сами себе: ведь, безусловно, было в высшей степени необходимо зайти на территорию северян. Безусловно, восточная стая никак бы не пережила эту катастрофу, а потерю охотников и накал отношений с северным племенем, от которого не стоило ожидать чего-то хорошего, — это же не проблема.
Кто-то испуганно глядел в звёздные небеса, укутанные облачной пеленой, и, дрожа, тихо молился предкам, кои, якобы разгневавшись на живых, удумали устроить истязания — и проверить, насколько же живые достойны существовать. Кто-то сдержанно полагал, что всё случившееся — лишь цепочка неприятных событий и совпадений, и, Злата была вынуждена признавать с сожалением, иногда так оно и было: иногда нечто происходило просто потому что, без злого умысла, без некого великого плана, без скрытого смысла, какой не постичь простым смертным. Иногда снег просто выпадал раньше, иногда болезни просто поражали оленьи стада, иногда волки просто забывали о том, что им следует иной раз быть хоть сколько-нибудь сдержанными.
Злата — сдерживалась. Она всё ещё хранила видимое спокойствие; она всё ещё не поддавалась эмоциям, памятуя о заветах матушки — никогда не стоило обнажать свою истинную натуру, никогда не стоило показывать своих истинных мыслений и переживаний — особенно тем, кому не доверяешь.
Злата не доверяла никому — кроме своей матушки. А потому Злата оставалась предельно спокойна: эмоции могли и подвести; именно под их влиянием совершаются самые дурные и опрометчивые поступки — и было бы недурственно вывести на ошибки северян, при этом по возможности вынудив Йольсмира держаться.
Желательно, конечно, чтобы северяне при этом не решили, что начать войну вот сейчас — это восхитительная идея.
Не то чтобы Злата питала к северянам некую особую неприязнь; дело ведь даже не в каких-то эфемерных сущностях вроде типичного характера северянина, некой врождённой вражды, которую обязаны питать друг к другу северяне и восточные волки — дело ведь даже не в конфликтах, без которых история не обходилась и которые всякие раз становились великолепным подспорьем для личного возвышения.
Отравление канцлера? Конфликт. Время занять должное место.
Смерть королевы? Конфликт. Время протащить на вакантное место свою кандидатку.
Война? Конфликт. Время узурпировать власть.
Злата бы усмехнулась, но не стала — только морозная дымка вырвалась из её пасти. Откровенная власть бывает откровенно дурна; в конце концов, свергают обыкновенно королей, а не канцлеров при них, хотя и знала история исключения. Вот только эти исключения, как правило, не похожи на открытый переворот с кровью многих — часто это яд, аккуратное проплаченное убийство, неожиданное умопомешательство. Как неловко иной раз выходило — и как жутко жить!.. Было бы, не будь Злата собой.
Не то чтобы Злата питала к северянам некую особую неприязнь — и решительную приязнь к тем, кого стоит называть своими. Дело не в том, кто с севера, а кто — с востока; так уж сложилось, что сама Злата — восточная волчица, которая высоко поднялась в стае благодаря смутным событиям, в которых (она почти уверена) отдельные волки, думающие клыками, а не головой, её подозревают. Если не станет восточного королевства, то где ей тогда править, кому аккуратно советовать, на кого давить, кем манипулировать, чьи жизни брать в лапы, точно бы некто дал ей высшее право — судить, решать, возглавлять, казнить и миловать? Бежать к северянам? Глупо и ненадёжно. Пуститься в бега и исчезнуть? Не для её амбиций.
Возможно, кто-то назвал бы Злату лишённой лояльности — и смертельно ошибся бы. Благополучие восточного королевства — это прямая область её интересов.
Возможно, кто-то назвал бы Злату дурным союзником — и вновь бы ошибся.
Как и говорила матушка, в любой ситуации ищи выгоду для себя. Выгода Златы — в заключении мира, а не в том, чтобы пролилась кровь; в конце концов, проливать кровь — удел волков, а волчицы, к счастью, более умны, и Злата на короткий миг позволяет себе мысль, что, пожалуй, мир стал бы в бесконечное число раз лучше, коли у власти стояли бы волчицы — спокойные, рассудительные, сдержанные и умные. У волков, увы, такое сочетанье качеств — редкость; право слово, кто видел волка, что не наслаждался бы чужой кровью, что стал бы решать проблему, не марая лапы смертью сам? Волки — воины, а не политики, и дипломатия — удел то женщин, не мужчин.
Один миг — и Злата почти жалеет, что быть королевой — уже слишком открыто для неё, слишком честно, ибо королеве пристало быть добросердечной, мягкой, идеалом. Быть может, стоило попробовать стать ей? Избавиться от Йольсмира, стать единоличной властью, сменить немножечко устои — и расширить свой гипотетический совет?
Идея не кажется временами настолько уж дурною, но Злата — осторожна.
Йольсмиру она дружелюбно улыбнётся; ему она предложит — там, тогда, в её пещере новой — высказать все мысли и переживания, чтобы не сорваться при северянах; скажет, что им нужен мир — и даже худой мир всяко лучше, чем война. Всегда лучше выразить то, что скопилось на душе, чтобы после злость не сжималась в голове терзающим узлом, чтобы эта хвойная игла не входила в глаз так глубоко, что за кровавой пеленой первобытной ярости и не узреть всех шансов. Возможно, того избежали разве что ваиры, но они — отдельный разговор.
С Йольсмиром рядом она будет спокойна — и даст ему чувствовать себя королём.
Короли это любят, в конце концов, как и все другие — быть тем, кто они есть; знать, что видят в них того, кем они себя считают; сознавать свой статус полно.
Булат, Булат... Насколько не доверять, но верить ему — вопрос, открытый до сих пор; в нём чувствовала она что-то, что было близко ей — то жажда власти, например. Пусть и вояка он, пусть волк — не волчица; пусть груб он, неотёсан, порою слишком скор, горяч и неспокоен, несмотря на возраст, но всё-таки не то чтобы тянуло — скорее предлагало новый путь. Союзы образовывать — важнейшее уменье, особенно с такими, кто тоже жаждет власти.
Быть может, стоило стать королевой, а ему деликатно намекнуть, что место канцлера занять ему было бы полезно? А может, устранить Исоль? Ему бы подошло быть осахатом, и этот вариант она видит симпатичным. Но, опять-таки, лить кровь... выманивать Исоль, чтоб устранить... нанять убийц из прочих всех зверей... а может, просто вынудить её уйти, дав понять, что политика — дело не для неё и стоит обратить вниманье на своих волчат?
Звучит как план.
Или поделиться с ним идеей?..
На словах Йольсмира о себе Злата вежливо кивает, и по взгляде — привычное спокойствие. Она замерла степенно и привычно, не обратившись, впрочем, в камень или лёд; села подле короля, которому служила, не вертелась, клыков не обнажала.
Злата бросает взгляд на короля — и остаётся им довольна. Он держится весьма неплохо — ещё бы нос так не дрожал, и был бы сущий идеал. Речь его складна, умна, нетороплива, пусть даже для слуха северного волка будет непривычна: те как-то побольше ценили краткость, но порой стоит показать и свой обычай — главное, не пережать.
Впрочем, во взгляде её тёмном — одобренье. И поддержка — безусловно. Ведь этого он хочет от неё, не правда ли?
